Неточные совпадения
Медленно
поднимаясь на хребты волн, быстро спускаясь с них, приближалась к берегу
лодка.
Забив весло в ил, он привязал к нему
лодку, и оба
поднялись вверх, карабкаясь по выскакивающим из-под колен и локтей камням. От обрыва тянулась чаща. Раздался стук топора, ссекающего сухой ствол; повалив дерево, Летика развел костер на обрыве. Двинулись тени и отраженное водой пламя; в отступившем мраке высветились трава и ветви; над костром, перевитым дымом, сверкая, дрожал воздух.
По словам удэгейцев, по этой реке на
лодках можно
подниматься далеко — до реки Тунга.
Утром на другой день я
поднялся рано и тотчас же стал собираться в дорогу. Я по опыту знал, что если удэгейцев не торопить, то они долго не соберутся. Та к и случилось. Удэгейцы сперва чинили обувь, потом исправляли
лодки, и выступить нам удалось только около полудня.
От реки Бабкова берег делает небольшой изгиб. Чтобы сократить путь, мы
поднялись по одному из притоков реки Каменной, перевалили через горный кряж, который здесь достигает высоты 430 м, и вышли на реку Холонку, невдалеке от ее устья, где застали Хей-ба-тоу с
лодкой. За штиль ночью ветер, казалось, хотел наверстать потерянное и дул теперь особенно сильно; анемометр показывал 215.
Путь по реке Квандагоу показался мне очень длинным. Раза два мы отдыхали, потом опять шли в надежде, что вот-вот покажется море. Наконец лес начал редеть; тропа
поднялась на невысокую сопку, и перед нами развернулась широкая и живописная долина реки Амагу со старообрядческой деревней по ту сторону реки. Мы покричали. Ребятишки подали нам
лодку. Наше долгое отсутствие вызвало у Мерзлякова тревогу. Стрелки хотели уже было идти нам навстречу, но их отговорили староверы.
Я вышел из
лодки и
поднялся на ближайшую сопку, чтобы в последний раз осмотреться во все стороны.
Заметив
лодку, птица подпрыгнула 2 раза, грузно
поднялась на воздух и, отлетев немного, снова спустилась на соседней протоке.
— Господа, идемте пешком, — предлагал Галактион. — Это будет вдвое скорее, если мы станем
подниматься на
лодке вверх по течению.
Когда пароход остановился против красивого города, среди реки, тесно загроможденной судами, ощетинившейся сотнями острых мачт, к борту его подплыла большая
лодка со множеством людей, подцепилась багром к спущенному трапу, и один за другим люди из
лодки стали
подниматься на палубу. Впереди всех быстро шел небольшой сухонький старичок, в черном длинном одеянии, с рыжей, как золото, бородкой, с птичьим носом и зелеными глазками.
— Аах! — простонала она, выведенная из своего состояния донесшимся до нее из Разинского оврага зловещим криком пугача, и, смахнув со лба тяжелую дуну, машинально разгрызла один орех и столь же машинально перегрызла целую тарелку, прежде чем цапля, испуганная подъезжающей
лодкой,
поднялась из осоки и тяжело замахала своими длинными крыльями по синему ночному небу.
У нас
поднялась страшная возня от частого вытаскиванья рыбы и закидыванья удочек, от моих восклицаний и Евсеичевых наставлений и удерживанья моих детских порывов, а потому отец, сказав: «Нет, здесь с вами ничего не выудишь хорошего», — сел в
лодку, взял свою большую удочку, отъехал от нас несколько десятков сажен подальше, опустил на дно веревку с камнем, привязанную к
лодке, и стал удить.
— Нет, подождите… мы сделаем вот что. — Назанский с трудом переворотился набок и
поднялся на локте. — Достаньте там, из шкафчика… вы знаете… Нет, не надо яблока… Там есть мятные лепешки. Спасибо, родной. Мы вот что сделаем… фу, какая гадость!.. Повезите меня куда-нибудь на воздух — здесь омерзительно, и я здесь боюсь… Постоянно такие страшные галлюцинации. Поедем, покатаемся на
лодке и поговорим. Хотите?
Она нежно улыбалась издали Александру. С каждым движением
лодки к берегу грудь ее
поднималась и опускалась сильнее.
Если бы де Лонг проплыл на
лодке несколько верст западнее и попал в северный рукав, он был бы спасен, так как,
поднимаясь вверх, достиг бы тунгусских деревень.
Окончательно возмущенный такой смелостью и желая хорошенько пугнуть дерзкую детвору, Н.И. Пастухов схватил в руки лежавший подле него в
лодке револьвер и направил его на мальчиков. Те, увидев, что он
поднялся, вскрикнули и побежали.
Н.И. Пастухов
поднялся в
лодке и издали увидал, как двое из убегавших мальчиков остановились на дороге, с любопытством глядя в его сторону и словно поддразнивая его.
Не гребите, вы!» Мокрые весла
поднялись на воздух, как крылья, и так и замерли, звонко роняя капли;
лодка проплыла еще немного и остановилась, чуть-чуть закружившись на воде, как лебедь.
Она глядит, а пруд ширится, берега пропадают — уж это не пруд, а беспокойное море: огромные, лазоревые, молчаливые волны величественно качают
лодку; что-то гремящее, грозное
поднимается со дна; неизвестные спутники вдруг вскакивают, кричат, махают руками…
Оно особенно выгодно и приятно потому, что в это время другими способами уженья трудно добывать хорошую рыбу; оно производится следующим образом: в маленькую рыбачью
лодку садятся двое; плывя по течению реки, один тихо правит веслом, держа
лодку в расстоянии двух-трех сажен от берега, другой беспрестанно закидывает и вынимает наплавную удочку с длинной лесой, насаженную червяком, кобылкой (если они еще не пропали) или мелкой рыбкой; крючок бросается к берегу, к траве, под кусты и наклонившиеся деревья, где вода тиха и засорена падающими сухими листьями: к ним обыкновенно
поднимается всякая рыба, иногда довольно крупная, и хватает насадку на ходу.
— Бросают зеленые волны нашу маленькую
лодку, как дети мяч, заглядывают к нам через борта,
поднимаются над головами, ревут, трясут, мы падаем в глубокие ямы,
поднимаемся на белые хребты — а берег убегает от нас всё дальше и тоже пляшет, как наша барка. Тогда отец говорит мне...
Впереди под бойцом можно было рассмотреть только темную массу, которая медленно
поднималась из воды. Это и была «убившая» барка. Две косных
лодки с бурлаками причаливали к берегу; в воде мелькало несколько черных точек — это были утопающие, которых стремительным течением неудержимо несло вниз.
Тогда мы остановились. Дюрок повернул к группе оборванцев и, положив руки в карманы, стал молча смотреть. Казалось, его взгляд разогнал сборище. Похохотав между собой, люди эти вернулись к своим сетям и
лодкам, делая вид, что более нас не замечают. Мы
поднялись и вошли в пустую узкую улицу.
Мокрый, блестящий человек выволок под мышки из
лодки тело Давыда, обе руки которого
поднимались в уровень лица, точно он закрыться хотел от чужих взоров, и положил его в прибрежную грязь, на спину.
Она наполнила мои уши, рот, нос… Крепко вцепившись руками в верёвку, я
поднимался и опускался на воде, стукаясь головой о борт, и, вскинув чекмень на дно
лодки, старался вспрыгнуть на него сам. Одно из десятка моих усилий удалось, я оседлал
лодку и тотчас же увидел Шакро, который кувыркался в воде, уцепившись обеими руками за ту же верёвку, которую я только что выпустил. Она, оказалось, обходила всю
лодку кругом, продетая в железные кольца бортов.
Удавалось ли мне встретить длинную процессию ломовых извозчиков, лениво шедших с вожжами в руках подле возов, нагруженных целыми горами всякой мебели, столов, стульев, диванов турецких и нетурецких и прочим домашним скарбом, на котором, сверх всего этого, зачастую восседала, на самой вершине воза, тщедушная кухарка, берегущая барское добро как зеницу ока; смотрел ли я на тяжело нагруженные домашнею утварью
лодки, скользившие по Неве иль Фонтанке, до Черной речки иль островов, — воза и
лодки удесятерялись, усотерялись в глазах моих; казалось, все
поднялось и поехало, все переселялось целыми караванами на дачу; казалось, весь Петербург грозил обратиться в пустыню, так что наконец мне стало стыдно, обидно и грустно; мне решительно некуда и незачем было ехать на дачу.
…Впереди
лодки, далеко на горизонте, из черной воды моря
поднялся огромный огненно-голубой меч,
поднялся, рассек тьму ночи, скользнул своим острием по тучам в небе и лег на грудь моря широкой, голубой полосой.
Слева и справа от
лодки из черной воды
поднялись какие-то здания — баржи, неподвижные, мрачные и тоже черные. На одной из них двигался огонь, кто-то ходил с фонарем. Море, гладя их бока, звучало просительно и глухо, а они отвечали ему эхом, гулким и холодным, точно спорили, не желая уступить ему в чем-то.
Между тем прибежали люди с баграми, притащили невод, стали расстилать его на траве, народу набралось пропасть, суета
поднялась, толкотня… кучер схватил один багор, староста — другой, оба вскочили в
лодку, отчалили и принялись искать баграми в воде; с берега светили им. Странны и страшны казались движения их и их теней во мгле над взволнованным прудом, при неверном и смутном блеске фонарей.
Поднявшись на палубу, он отыскал немного провизии — сухарей, вяленой свинины и подошел к борту. Шлюпка, качаясь, стукала кормой в шхуну; Аян спустился, но вдруг, еще не коснувшись ногами дна
лодки, вспомнил что-то, торопливо вылез обратно и прошел в крюйс-камеру, где лежали бочонки с порохом.
Взобраться на палубу при помощи обыкновенной железной кошки было для него пустяком. Он
поднялся, укрепил причал шлюпки, чтобы
лодку не отнесло прочь, и подошел к кубрику. У трапа он приостановился, соображая, чем удовлетворить законное любопытство товарищей, вспомнил грязную контору бритого старика, о котором говорил Стелле.
В то же время я вижу, что
лодка быстро скользит по самой середине озера и что со дна ее
поднимается упавшая во время толчка со скамейки девица…
А
Лодка умылась, не одеваясь, выпила чашку крепкого чая и снова легла, чувствуя сверлящие уколы где-то в груди: как будто к сердцу ее присосалась большая черная пиявка, пьет кровь, растет и, затрудняя дыхание,
поднимается к горлу.
Лодка, закутавшись одеялом,
поднялась и сказала...
Наконец, ключи нашлись. Тогда оказалось, что не хватает двух весел. Снова
поднялась суматоха. Петр Дмитрич, которому наскучило шагать, прыгнул в узкий и длинный челн, выдолбленный из тополя, и, покачнувшись, едва не упав в воду, отчалил от берега. За ним одна за другою, при громком смехе и визге барышень, поплыли и другие
лодки.
Я
поднялся туда, чтобы посмотреть, не плывут ли они уже обратно, и увидел под дальним берегом
лодку, которая двигалась по направлению к нашему берегу.
Один из моих товарищей, крепко спавших на дне
лодки, проснулся от этой тишины,
поднялся и, протирая глаза, спрашивал с удивлением...
Я простился с своими, сел в
лодку, осмотрел, все ли мои припасы были по местам, и закричал: «Пускай!» Канаты подрезали, и шар
поднялся кверху, сначала тихо, — как жеребец сорвался с привязи и оглядывался, — и вдруг дернул кверху и полетел так, что дрогнула и закачалась
лодка.
Чтобы узнать,
поднимаюсь ли я, или стою на месте, я выбросил бумажки из
лодки.
Я шибко
поднимался кверху, только подрагивали веревки в
лодке, да раз налетел на меня ветер, перевернул меня два раза на месте; но потом опять не слыхать было, лечу ли я, или стою на месте.
Но разбойники по местам не пошли, толпа росла, и вскоре почти вся палуба покрылась рабочими. Гомон
поднялся страшный. По всему каравану рабочие других хозяев выбегали на палубы смотреть да слушать, что деется на смолокуровских баржах. Плывшие мимо избылецкие
лодки с малиной и смородиной остановились на речном стрежне, а сидевшие в них бабы с любопытством смотрели на шумевших рабочих.
С упоением вслушивалась она теперь в передаваемый Наташей старинный обряд обручения дожей с Адриатическим морем. Волны народа… Пестрые наряды… певучая итальянская речь… Гондола, вся увитая цветами… И сам дож в золотом венце, под звуки труб, лютней, литавр
поднимается в
лодке со скамьи, покрытой коврами, и бросает перстень в синие волны Адриатики при заздравных кликах народа…
Она была бела, как белый борт
лодки, носившей ее имя. Отчаянием горели ее глаза… Весь ужас сознания неминуемой гибели глядел из них, полчаса еще тому назад таких радостных и счастливых. Нан слегка
поднялась и вытянулась у борта.
Минут через двадцать туман стал
подниматься кверху. Река была совершенно пустынна. Я просил моих спутников успокоиться и подождать восхода солнца. Была слабая надежда, что
лодка, может быть, еще вернется.
От моря до Элацзаво удэхейцы
поднимаются на
лодках десять суток, а обратно по воде спускаются в два с половиной дня.
Первым большим притоком Анюя будет Тормасунь, или Тонмасу, как его называют удэхейцы. По их словам, это будет самая быстрая река Анюйского бассейна. По ней можно
подниматься только в малую воду. Тормасунь течет под острым углом по отношению к своей главной реке. В истоках ее находится низкий перевал на реку Хор, через который перетаскивают
лодки на руках.
Через полчаса ветер слегка пахнул в лицо, нос
лодки начал хлюпать по воде, и тотчас по сторонам стали
подниматься волны.
По воде на туземной
лодке можно
подниматься шесть суток, дальше до водораздела надо итти пешком еще один день. В средней части ее течения, в трех днях пути от устья, есть теплый минеральный источник с температурой в 28,6 градуса Цельсия.
В это время в юрту вошел молодой ороч и сообщил, что подходит
лодка с русскими рабочими, которые с пилами и топорами шли вверх по реке Хади рубить и плавить лес. Старики оживились,
поднялись со своих мест и потихоньку стали расходиться по домам.
На туземных
лодках по Нельме можно
подниматься на 8 километров.